Южный Урал, № 10 - Константин Бурцев

А. Головин

СТИХИ

БОЙЦЫ ЗА МИР

Не видел я тех дней суровых,Смотрю на них издалека,И в сердце — ленинское слово,Призыв к борьбе с броневика.

Те дни останутся примеромДля угнетенных всей земли.Когда знамена новой эрыВ мир коммунисты принесли.

Тогда нас не было на свете,А наши деды и отцы,Навеки сбросив рабства цепи.Врывались в царские дворцы.

От Балтики — громовым                                   шагом —До тихоокеанских водПод обагренным кровью флагомСвергал своих господ народ.

Тогда нас не было на свете…Впервые вождь народных силЗа все столетья на планетеНародам Мир                  провозгласил.

Рабочим — фабрики, заводы.Земля — крестьянам навсегда.Впервые к нам пришла свободаБольшого, честного труда.

Несли ее в края глухие,Нацелив на врага штыки,По селам, городам РоссииБойцы за мир — большевики.

* * *

Жить так, чтоб чувствовать везде,Что ты необходим для жизни,Чтобы в твоем простом трудеВсегда жила любовь к Отчизне.

          Иди в поля. К родной земле.Своими сильными рукамиЕе, как солнцем, обогрей,И расцветет она плодами.

          Встань каменщиком на лесаВ движеньях четкий и суровый,Чтоб вечной кладки корпусаСияли красотою новой.

          А если песню ты создал —Пусть будет высшей из похвалТебе за труд, когда народЕе своею назовет.

В. Гравишкис

РОЖДЕНИЕ ОПЫТА

Из проходной в потоке рабочих вышла девушка, она спешила к трамвайной остановке. Девушка была среднего роста, скорее худощавая, чем полная, с лицом простым, открытым и очень добрым. Глубоко поставленные, большие и выразительные глаза посматривали на трамвайный вагон — он должен был вот-вот тронуться.

В лице девушки, во всем ее облике было что-то украинское. Это подчеркивали и светлые косы, уложенные венчиком вокруг головы, и покрой голубой кофточки с завязками у горла. Даже платок на голове лежал по-украински: два конца были подвязаны на затылке, два других просторно накрывали плечи.

Вагон тронулся, девушка ловко на ходу вспрыгнула на подножку. Несколько минут они ехала, повиснув на руках, потом ее заметили с площадки, и чей-то голос сказал:

— Да это же Рая Степанюк! А ну-ка, ребята, пропустите ее!

Голос звучал повелительно, облепившие подножку ремесленники, с любопытством осмотрев Раю, посторонились. Один из них в порыве усердия притиснув товарища так энергично, что тот невольно крякнул, вежливо приподнял кепку.

Рая, усмехнувшись, вошла в вагон.

— Сюда вставайте, товарищ Степанюк. Из окна ветерок, не так душно.

— Спасибо, не беспокойтесь. Я как-нибудь устроюсь, — пробормотала Рая.

Степанюк взглянула на человека, который позаботился о ней, и увидела незнакомого пожилого мужчину, с сединой в волосах, с густыми выцветшими бровями, из-под которых выглядывали живые, очень проницательные серые глаза. Он посматривал на Раю весело и добродушно. Рая старалась припомнить, не встречалась ли она где-нибудь с этим человеком, но ничего не припомнила; он был совершенно ей незнаком.

— Торопитесь? — спросил мужчина и улыбнулся.

— Тороплюсь, — призналась Рая. — К шести надо в радиостудию. Хочу забежать домой, переодеться. А потом — во Дворец культуры… Просто хоть разорвись! — Выступать?

— Да. Стахановская передача. А потом — репетиция…

— Да-да, трудновато приходится новаторам. Что делать? Кто лучше их сумеет пропагандировать свое дело? Ну, послушаем, послушаем! Желаю удачи! — сказал мужчина и стал двигаться к выходу.

Спустившись с подножки и проходя мимо открытого окна вагона, он еще раз кивнул головой стахановке:

— Не подкачайте, товарищ Степанюк! Ведь вы — с тракторного!

— Постараюсь, товарищ! — ответила ему Рая.

Он исчез в толпе у магазина.

«Вот ведь — знают!» — подумала Рая. Было и приятно от того, что ее уже узнают на улице, и в то же время какое-то неясное чувство тревожило, словно эти знаки внимания были незаслуженными. В самом деле — чем они так отличились, бригады Юдина и Степанюк? Работали честно, добросовестно, старались побольше выдавать деталей, обеспечивать суточный график сборки тракторов. Ну, понятно, кое в чем пришлось перестроиться, работать по-новому, кое-что придумать. Стоит ли это того внимания, которое им оказывают, той славы, — да, славы, которой их окружили? Как щедр наш советский народ! Рая даже вздохнула: не первый раз она задумывалась об этом и каждый раз взволнованно начинало биться сердце: сумеет ли она, простая работница, оправдать эту великую щедрость и доброту родного народа? Хватит ли у нее сил и способностей? Да, это были такие вопросы, на которые сама Рая не решалась ответить…

Дома, отмывая руки, она опять вспомнила незнакомца. Как он серьезно сказал: «Не подкачайте! Ведь вы — с тракторного!» Знал человек, чем всколыхнуть Раину душу! Да, она с тракторного и свою ответственность сознает. Ничего, Раиса Степанюк не подведет.

Но когда она представила себе невидимых людей, которые будут сегодня слушать ее рассказ — Раю охватила растерянность. Она бросилась к столу и перелистала рукопись своего выступления… Что же, как будто все правильно…

Мать позвала ее обедать, Рая нетерпеливо отмахнулась:

— Какой там обед! Мне ехать надо, мама!

— Куда это?

— В радиостудию, выступать…

— Опять? Да что это такое, чуть ли не каждый вечер…

— Надо, мама, надо.

— И не боязно тебе?

— Ни капли. Что бояться?

Мать несколько минут молча наблюдала, как собирается дочь.

— Интересно мне знать, кто только тебя будет слушать?

— Да вы же первая и послушаете…

— Нужно-то мне твое выступление! Подумаешь, невидаль! — недовольно проворчала мать. — Так, значит, обедать не будешь?

— Чаю попью.

— Ни одного вечера дома не посидит… Не пивши, не евши… И кому только нужны твои выступления? — сердито заметила мать.

И так всегда! Поймет ли когда-нибудь старая мать, что наступили новые времена, пошла новая жизнь?

Рая взглянула в зеркало: голубое платье ей к лицу, она выглядит хорошо. Поправив уложенные венчиком косы, Рая мимоходом бросает:

— Так я пошла, мама…

— Ступай, чего ж с тобой поделаешь… Да смотри, чтобы все в порядке было, не осрамись…

Минут пять мать убирает Раины вещи, потом начинает посматривать на репродуктор. А еще через несколько минут садится на стул и ждет начала радиопередачи. Правда, она знает, что Рая еще в пути, что до шести часов еще далеко, но нетерпеливое желание услышать дочь берет свое.

Шуточное ли дело — ее Райка, которая ей все еще кажется несмышленой девчонкой, будет выступать, и многие тысячи людей ее услышат. И она доченьку свою послушает, ни словечка не пропустит…

В радиостудии своеобразная и необычная обстановка. Потолок и стены обтянуты тяжелой материей, собранной в красивые складки, пол сплошь устлан коврами, на столе поблескивает микрофон, безмолвно и загадочно вспыхивают и угасают сигнальные огни, царит особенно глухая, тяжелая тишина. Все это волнует Раю, создает внутреннее напряжение.

Диктор как ни в чем не бывало, спокойно и неторопливо объявляет начало стахановской передачи и кивком приглашает к микрофону Степанюк. Сердце у Раи взволнованно бьется. Слегка срывающимся голосом она начинает читать свой рассказ.

Она говорит о тех днях, когда обрабатываемые на их станочной линии валы были дефицитными деталями. Их не хватало на сборке, о них говорили на летучках, на производственных совещаниях.

До чего же обидно, стыдно и неприятно было каждый день слышать упреки о плохой работе станочной линии! И, кажется, работали в полную меру сил, девчата в конце смены жаловались на большую усталость. Технологи утверждали, что линия может дать больше ста валов, а они выдавали 80—90, и это казалось пределом. Но не может быть, чтобы технологи ошибались!

Бригадиры-наладчики Николай Юдин и Раиса Степанюк стали анализировать каждый день, каждый час станочной линии. Рая поняла, что они и, в самом деле, работают не так, как нужно, что станки не загружены и выработка может быть гораздо больше.